На одном уровне с ними была группа Телевизор — да, тексты намного выше музыки, а всё в целом казалось пока ещё сырым, но зато это цепляло.
Восторг публики!
Открытием стали Джунгли — первая настоящая инструментальная
рок-группа в Союзе. Джунгли показали программу в необычной стилистике.
Это был холодноватый экспрессивный
арт-рок со сложными размерами и сбитым ритмом. Мрачный катастрофический образ мира дополняли стихи в исполнении Ильи Бояшова (мы можем знать его как писателя и историка).
Он пугал и заклинал публику, простирая к ней руки в чёрных перчатках, стонал, шептал и агонизировал в стиле рэп. "..."
Костя Кинчев не побоялся взвалить на себя роль “рупора поколений” и открывателя новых горизонтов. Он начисто отбросил двусмысленность и скрытую иронию, столь характерные для нашего рока, и взял на вооружение самые громкие слова и страстные призывы — всё то, что наша недоверчивая публика привыкла издевательски называть словом “пафос”.
Гитариста по имени Евгений Хавтан я сразу узнал “...”. Хрупкий, испуганный и кудрявый, в мешковатом костюме, он был очень похож на молодого Чарли Чаплина… Когда закончилось инструментальное вступление, на сцену буквально вылетела девица в замшевой мини-юбке и кожаной куртке явно с чужого плеча.
В первую секунду я её пожалел: Барбара Стрейзанд выглядела бы курносой куколкой. В следующую секунду гадкий утёнок предстал абсолютно восхитительным созданием. Она пела самозабвенно
и плясала так, будто её год держали взаперти, её глаза сияли счастьем… Публика стояла на ушах — и было от чего сходить с ума.
За нами следят. Чтобы увековечить наше творчество, ещё
не зная, что с нами произойдет, мы на нашей репетиционной базе
с помощью первых распространителей магнитоальбомов сделали первую запись, которая на сегодняшний день является для меня эталонной по энергетике, по настроению, по количеству искренности и по количеству лажи — там все соответствует представлению о том, какой должна быть первая запись у группы.
Он был внутри такого "духовного андеграунда", который
и сформировал питерский рок. Было три кита — Гребенщиков, Цой и Майк. Аквариум, Кино и Зоопарк. Но вся эта музыка все-таки была наделена некоей мрачностью, депрессивностью — а тут мы со своей непосредственностью и оптимизмом.
У нас была жизнь, у нас был драйв — но это был не фальшивый,
не наигранный драйв. Это было в нас, собственно, именно это мы и взяли от битлов по-настоящему. И Майка это не могло не зацепить.
Он сказал, что с недавнего времени начал сочинять песни сам,
и предложил их спеть. Я слушал, и глаза мои расширялись: это был фантастический поэт, сконцентрировавший в себе целую
вселенную любви и боли.
"Что ж теперь ходим круг-да около
На своем поле — как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь — время колокольчиков!"